Последнее «прости»

Category: Благотворительность

Каждую среду в район Павелецкого вокзала приезжают две машины «скорой». К ним со всей округи стекаются бомжи, наркоманы, бывшие заключённые и одинокие старушки. На машинах написано «Справедливая помощь» — так называется фонд, созданный Елизаветой Глинкой, известной в народе как Доктор Лиза. Потомок знаменитого русского композитора, едва ли не единственный эскулап в России, который тратит свои силы и средства на то, чтобы сделать оставшиеся дни неизлечимо больных людей легче и добрее. Она открывает хосписы, организует сборы пожертвований, пишет письма чиновникам и самолично выезжает на вызовы к тем, кого уже отказываются принимать больницы, потому что не видят смысла помогать умирающим и нищим.

Каждую среду в район Павелецкого вокзала приезжают две машины «скорой». К ним со всей округи стекаются бомжи, наркоманы, бывшие заключённые и одинокие старушки. На машинах написано «Справедливая помощь» — так называется фонд, созданный Елизаветой Глинкой, известной в народе как Доктор Лиза. Потомок знаменитого русского композитора, едва ли не единственный эскулап в России, который тратит свои силы и средства на то, чтобы сделать оставшиеся дни неизлечимо больных людей легче и добрее. Она открывает хосписы, организует сборы пожертвований, пишет письма чиновникам и самолично выезжает на вызовы к тем, кого уже отказываются принимать больницы, потому что не видят смысла помогать умирающим и нищим.

Почему богатые редко помогают бездомным?

Это непопулярная ниша. Людям приятно вкладывать в то, что можно сфотографировать. И я по-человечески их прекрасно понимаю. Но мои пациенты несчастны и несчастными останутся. А через год или два они, скорее всего, погибнут. Когда ты хочешь помочь человеку, гораздо приятнее вложить в ребенка, который выздоровеет, а не в наших детей. Дети, которыми мы занимаемся, тоже дети, но они некрасивые, и чаще всего известно, что они точно умрут. У нас также много смертельно больных от 19 до 50 лет. Я понимаю людей, которым не хочется нам помогать, и, ни в коем случае, ни в чем их не обвиняю. Просто у нас другая категория людей, которым надо помогать.

Что сейчас представляет собой сектор благотворительности в России?

Система только формируется. В основном работают организации, направленные на помощь детям, и очень мало фондов, которые помогают взрослым. Но я думаю, в течение трех- пяти лет эта ниша будет занята, и многие займутся тем, чем и мы, – будут помогать взрослым и малоимущим.

Как человеку, желающему начать участвовать в благотворительности, не нарваться на мошенников?

Проверять. Когда к нам поступает звонок и люди просят помощи, мы в ответ запрашиваем у них подтверждающие материалы, справку о пенсии, документы из социальных служб и прочее. В случаях с бездомными связываемся с их родными. Просто надо быть внимательнее, чтобы не попасться на уловки мошенников. Если честно, за всё время нам ни разу такие не попадались.

Вы работали и в США, и на Украине, сейчас в России, где проще?

На Западе, конечно. В Америке больше добровольцев, с помещениями полегче. Там законы более человеческие. Здесь по закону я имею право кормить бездомных, не уплачивая налоги, только один раз в году. Я кормлю их каждую среду на Павелецком вокзале. По закону, каждый раз о кормежке я должна сообщать в налоговую, а они должны платить с этой еды налоги. В России несовершенное законодательство.

Возможны какие-то подвижки?

Само собой, только с поправкой на Россию – шаг вперед, шаг назад и пять в сторону. Хотя теперь у бездомных есть право получать медстраховку. То есть человек, который хочет лечиться, может спокойно прийти в любую поликлинику и получить помощь врача. Что касается шагов назад или в сторону, на это ни одного интервью не хватит.

Кто такие бездомные? Почему им вообще надо помогать?

По моему глубокому убеждению, надо помогать абсолютно всем. Ну а бездомным может оказаться кто угодно. Среди моих пациентов есть и бывшие прокуроры, и бывшие миллионеры. Молодые ребята становятся бездомными из-за ранней смерти матери и отца, кого-то вынуждают убегать из дома отчимы. Взрослые теряют свои квартиры из-за кредитов, по которым не смогли расплатиться. Именно таких людей почти половина. Люди закладывали жилье для того, чтобы вылечиться или вылечить родных, но их обманывали, и целые семьи теряли буквально все. Я понимаю, что из любой ситуации у человека есть выход и надо бороться, но если я буду судить растерявшихся или сдавшихся людей, то зачем мне вообще заниматься благотворительностью?

Неужели нет службы, которая, например, помогала бы людям, потерявшим жилье из-за кредитов?

Пострадавшие, как правило, оказываются настолько обескураженными случившимся, настолько беспомощными, что даже не пытаются отстаивать свои права. Они приходят ко мне даже не за деньгами, а просто за едой.

Почему вы занялись бомжами – людьми, которые сами на себе поставили крест?

Срок жизни на улице – три-пять лет. Один раз я им помогла, и теперь они меня не оставляют. Я же знаю этих людей, знаю их судьбы – актеры, врачи, многодетные матери и так далее. Если отсечь психически больных людей, а таких примерно 30%, то за каждой судьбой стоит трагедия. И трагедия продолжается, потому что появляется алкоголизм, без которого сложно выжить на улице, бандитское прошлое – сейчас как раз стали выходить из тюрем бывшие братки. У нас в России нет института реабилитации бывших заключенных. В Москве даже приюта для матерей-одиночек нет, не говоря уже о бывших зеках. Если у бездомной матери-одиночки рождается ребенок, то его оставляют в больнице, а мать вышвыривают на улицу…

В чем разница между людьми, которые выходят из такого ужасного положения, и теми, кто в итоге гибнет?

Не удается вырваться тем, кто не очень хочет. Но есть еще один важный момент: чтобы у человека получилось, ему надо показать на примере, что он может это сделать. А если государство высылает их за 101 километр, оно как бы ставит на них крест. Я стараюсь об этом кричать в СМИ, на ТВ. Чем больше об этом говоришь, тем больше разговоров ходит в среде фондов: «Глинка… опять пиарится!». А ко мне после очередной статьи еще сто больных и бездомных приходят.

Говорят, что многие благотворительные фонды буквально грызутся за гранты и меценатов?

Мой фонд очень изолирован, потому что наши больные никому, кроме нас, не нужны. Я не состою ни в одном фонде. Я сама по себе. Есть содружества и сообщества фондов, их десятки и сотни, но в них я тоже не состою. В общем-то, мне никогда и не предлагали туда вступать, и я сама не стремилась. Про дележки что-то слышала, и это одна из тех причин, по которым я никогда не хотела вступать в благотворительные содружества и организации.

У вас возникали проблемы с милицией?

Если и бывали, то на уровне фраз «Чего пришла?». Есть которые очень хорошо относятся, особенно в последнее время. Кто-то просто интересуется: долго вы за ними бегать еще будете, не устали?

О чем просят вас больные в хосписе?

Те же желания, что и у здоровых людей. Иногда бывает, что вот приперло его, говорит: «Хочу мороженого, прямо не могу». Кто-то хочет посмотреть какие-то фильмы. У меня был пациент, который мечтал, чтобы его вывезли в парк. И вот когда мы его вывезли туда, а это, надо сказать, было не очень просто, он лег на траву, обнимал дерево, смотрел на небо. Привезла я его обратно, вся вымотавшаяся, уставшая, спрашиваю: «Ну, ты счастлив?», а он мне: «Абсолютно!» На следующее утро он умер. Эти люди ничем от нас не отличаются, кроме того, что они прожили меньше, чем мы.

Как ваше сердце выдерживает все это?

Бывают случаи, которые даже меня вгоняют в депрессию такую, что никого вообще не хочется видеть. Однако я очень хочу остаться профессионалом, и как только выхожу за пределы своего подвала, стараюсь переключаться на домашние дела.

Кто вам помогает?

Если я сейчас начну перечислять всех, кто ко мне приходит, то начнутся разговоры о моих политических пристрастиях. У нас умудряются все втянуть в политику. Когда московские власти через суд потребовали от меня заплатить за подвал, в котором мы все размещаемся, три миллиона рублей, то нас выручил Сергей Миронов. Помог из своих, а не партийных денег. Как частное лицо, а не как политик. И мои политические взгляды его не интересовали. Он пришел как человек к человеку, когда прочитал о решении суда.

Вы лично обращаетесь за помощью к богатым людям?

У меня нет времени на то, чтобы писать письма, – я перевязываю, пеленаю и так далее. И второй врач, и наши с ним помощники – все заняты этим. Не то чтобы я считаю себя выше общения с миллионерами, я просто не могу тратить время на эту беготню, когда меня ждут люди, для которых наша помощь – вопрос жизни и смерти. Но всегда кто-то помогает. И конкретные люди, и компании – завозят свою продукцию: еду, зубную пасту, лекарства. Есть такие, кто оплачивают лечение.

Можно ли одной благотворительностью решить ситуацию с бездомными?

Трудно представить себе такое. Чтобы исправить положение, необходимо взаимодействие бизнеса и власти, когда государство говорило бы – вот я тебе даю средства или льготы, а ты организуешь 10 коек и следи, чтобы они были чистыми и накормленными. А сейчас помощь бизнеса воспринимается как укор властям. Вот я сейчас хочу построить больницу для бедных. А меня чиновники спрашивают: каких еще бедных? Я им говорю: вот посмотрите, одна семья, в которой родители из-за аварии стали инвалидами, а у них пятеро детей. Вот малолетний ребенок на руках у бабушки восьмидесятилетней и так далее. А они продолжают говорить, что бедных нет.

Надо организовать пенитенциарные учреждения, иначе у нас в стране будет жить один уркаганский контингент. Для освободившихся нужны столовые, в которых они могли бы питаться, а сейчас их всего шесть или восемь на всю Москву, причем в таких местах, куда и здоровые не доедут, не то что инвалиды и бездомные. Надо давать бизнесменам ордена за их помощь, даже если они оказывают ее тихо. И, наверное, самое главное: основная нищета у нас в провинции, в деревнях. Они звонят нам и просят хлеба, белья постельного, шампуня. Я мечтаю специальное кладбище построить, потому что хоронить очень дорого. Я за эти полгода уже пять человек похоронила. У меня есть пациент, который попросил меня: я воевал, из близких никого нет, похорони меня по-человечески, больше мне ничего от тебя не надо.

Откуда у вас деньги на все это?

Часть – свои, часть перечисляют. Есть неизвестный человек, который присылает воду, кто-то шлет по несколько партий зубной пасты, мыла и пеленок. Эти добровольцы – счастливы тем, что они помогают людям. Трое бывших ветеранов Афганистана и других войн помогают мне, управляют всем этим, и это их самих радует, потому что они отрываются от своей рутины на работе. Деньги у нас появляются благодаря двум-трем богатым людям. Они много раз нам говорили, что как только стали помогать, у них началась другая жизнь. Такая же ситуация и с бывшими военными. Они воспитаны по-другому, и помощь слабым для этих полковников и майоров в отставке – глоток свежего воздуха. Они сами говорят: «Мы пришли сюда, чтобы не сдохнуть. Мы бы не выжили в таком обществе без этого».

Вы где-то обучались работе с бездомными?

Сама, на Павелецком вокзале. Если бы у нас были приюты, в которых не бьют, а кормят, то бездомных было бы меньше. Менять надо не бездомных, а то, что их окружает.

Телефоны и e-mail

для тех, кому нужна помощь +7 (495) 589-77-92 +7 (495) 589-77-92
для тех, кто хочет помочь сам +7 (495) 642-42-57 +7 (495) 642-42-57
This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it.

http://doctorliza.ru

Елизавета Глинка получила образование в СССР (реаниматолог-анестезиолог), потом вышла замуж и уехала в США. Там стала онкологом. В Америке пошла работать в хоспис. Одновременно помогала больным в России и организовала первый хоспис для онкологических больных в Киеве, где прожила два года. Когда приехала в Москву, оказалось, что здесь ее помощь также востребована. Доктор Лиза, как врач паллиативной медицины, работает с пациентами, находящимися в последней стадии болезни. Она лечит не болезнь, а ее симптомы — чтобы человек мог прожить последние месяцы, недели или дни достойно.