Ирина Ясина

Category: Благотворительность

О том, как сэкономить на строительстве забора, об опыте работы в фонде Ходорковского и о том, почему дочки Путина не занимаются благотворительностью.

Справедливо ли утверждение, что благотворительные фонды – это немой укор социальной политике государства?

Не могу с этим согласиться. Я глубоко убеждена, что человек занимается благотворительностью в первую очередь для себя. Кто-то чистит карму, кто-то не может смотреть на чужие страдания – у каждого свои причины. Но в любом случае, даруя что-то, ты получаешь, быть может, даже больше, чем тот, кому ты даришь. Конечно, в нашей стране часто приходится заниматься не той благотворительностью, которой бы многим из нас хотелось. Например, кто-то хочет помогать кошечкам и собакам, а надо помогать пожилым людям, которые находятся в безвыходном положении. То есть нам приходится заниматься не такой «красивой» благотворительностью. Но, тем не менее, социальная помощь – это своего рода самоочищение.

Что продуктивней – развивать частную благотворительность или стимулировать соцполитику государства?

Одно другому не мешает. Благотворительность не надо развивать, ей достаточно просто не мешать. Для этого нужно освободить от налогов суммы, которые идут на благотворительность.

Об этом освобождении от налогов говорят долго и упорно. В итоге примут такой законопроект или нет?

Не знаю. Я не Министерство финансов и не Госдума. Мне, конечно, хочется, чтобы его приняли. Я мечтаю, что когда-нибудь, например, увижу в наших парках скамеечки с надписью: «Сделана на деньги Натальи Петровны». Почему нет? Я считаю, что благотворительность обязательно должна иметь свое имя. Человек должен подавать пример. В этом смысле пугает количество церквей, которые «выросли» в Подмосковье в 90-е годы. Это бандиты замаливали свои грехи. Такая благотворительность безымянна. А когда тебе нечего стыдиться, то почему ты не можешь назвать свое имя? У меня в кабинете на стене висит портрет Михаила Ходорковского, он занимался благотворительностью абсолютно открыто. И не ради пиара. Почему человек не должен знать, кто ему помог? Кто-то тебе спасибо скажет, а для кого-то ты послужишь примером. Нельзя последовать примеру безымянного человека, только конкретная личность может тебя воодушевить.

Как сейчас обстоят дела с лицеем-интернатом «Подмосковный» (ранее «Кораллово»), основанным Михаилом Ходорковским?

Там все хорошо. У Михаила Борисовича хватило ума и времени для того, чтобы успеть зарегистрировать благотворительный фонд Oxford Russia Foundation в Англии и перевести туда крупную сумму денег. На проценты от этого целевого капитала и содержится лицей «Кораллово». Фактически это уже не его деньги, а деньги фонда. В плане финансирования ему ничего не угрожает, потому что Англия есть Англия – там действуют законы, в отличие от нашей страны.

Вопрос, конечно, не о благотворительности, но все же – как вы думаете, Ходорковского отпустят?

Мне кажется, что Путин его вряд ли отпустит. Просто потому, что я не вижу путей, как он сможет это сделать. Понимаете, наша власть трактует «милосердие» как «слабость» – для нее это синонимы. А слабым Владимир Владимирович быть не может. Но что-то прогнозировать сейчас весьма сложно – события очень быстро меняются. Вот два года назад я бы точно сказала, что Ходорковского не отпустят, а сейчас… будем надеяться.

К слову о власти и безымянной благотворительности. Главной причиной «скромности» наших благотворителей часто называют излишнее «любопытство» госструктур.

Никто не может гарантировать, что на тебя не «наедет» та же налоговая, если ты скажешь, что у тебя есть лишние деньги и ты отдал их на лечение больных. Но это вопрос не к благотворителям, а к этим структурам и их служащим. Почему тот, кто занимается благотворительностью, должен еще и выслуживаться перед этими кровопийцами? А государство в этой ситуации – кровопиец вдвойне. Оно не дает денег само и мешает давать их другим.

Но ведь это нелогично. Благотворители зачастую занимаются тем, чем обязано заниматься государство.

Не стоит пытаться найти здесь разумное начало. Государство – это люди: майоры, капитаны, президенты, премьер-министры и т.д. По сути это нанятые НАМИ люди. Но они ставят себя выше нас, а мы молчим. Правда, теперь уже не молчим, а выходим на площади. Думаю, постепенно все будет меняться. По крайней мере, то, что произошло за последние 20 лет, – это колоссальные изменения.

Отношение к благотворительности, на ваш взгляд, все-таки меняется в лучшую сторону?

Да, степень доверия возрастает. Разумеется, всегда найдется какой-нибудь фонд, который обклеит всю Москву дорогостоящими плакатами, а потом окажется, что деньги куда-то исчезли. Но, к счастью, уже есть социальные сети, и всех этих «благодетелей» очень просто вывести на чистую воду. К тому же обманутые люди перестали стесняться говорить об этом. Рост уровня доверия связан еще и с тем, что мы, скажем так, дольше живем, накапливаем опыт, развиваемся. Вырастает новое поколение, которое в 90-е было еще совсем детьми. Со сменой поколений меняется и сознание людей. Нам в Советском Союзе внушали, что все мы – единая общность – советский народ, коллективисты! А мы на самом деле не являлись таковыми, мы просто были атомами – каждый отдельно. Эта навязчивая коллективность кого угодно доведет до желания обособиться. И что сделал советский человек став российским? Выстроил вокруг своих шести соток трехметровый забор. Сейчас ситуация меняется. Люди становятся более уверенными в себе. А уверен в себе не тот, кто знает, что сумеет защититься, а тот, кто умеет доверять. Доверять своему соседу – значит экономить на строительстве забора. Доверять своему коллеге – значит экономить время на создании паролей и запирании замков. Доверять фирме-партнеру – значит экономить на юристах. Если подсчитать, сколько мы можем сэкономить просто доверяя друг другу, то получатся астрономические суммы! Так же и с благотворительностью – мы экономим время, деньги, эмоции. Со временем появляются авторитеты. К примеру, можно сказать, что если ты даешь деньги Татьяне Красновой (основатель благотворительного интернет-сообщества «Конвертик для Бога»), то можно быть уверенным, что там ни копейки не пропадет. То есть направлять кого-то, кто хочет помочь, становится проще.

Среди благотворительных фондов есть конкуренция?

Может быть, существовала какая-то конкуренция, когда было мало грантодателей, гранты были мизерными, и все они были западного происхождения. В 90-ые годы не было вообще никаких спонсоров кроме западных. Сейчас какой-либо конкуренции я, честно говоря, не ощущаю, потому что желающих помочь достаточно. Я давно уже занимаюсь благотворительностью и не знаю ни одного случая, когда не успели бы собрать деньги на операцию. Слово «не успели» вообще встречается очень-очень редко. Бывает, что не помогло, – это уже другой вопрос.

Российская благотворительность сильно отличается своими подходами, методами от западной?

Да, безусловно. К примеру, моя американская приятельница Памела одарила меня изумленным взглядом, когда я ей сказала про одного благотворителя: «Ты представляешь, он отдал такую большую сумму!» На что она ответила: «Мой дед, мой отец и я отдаем 10% с каждой зарплаты в благотворительные фонды». То есть у них это норма в поколениях. И здесь очень велика роль так называемой элиты. Если вы посмотрите, кто у нас занимается благотворительностью, то увидите, что среди этих людей очень мало тех, кто облечен властью. Знаете, я часто думаю о том, что дочери государя императора работали в госпиталях. А вот дочек Путина что-то я нигде не видела. Да и вообще не знаю, как они выглядят. Для меня очень большую роль сыграла книга «Мемуары Элеоноры Рузвельт», которая была уж такой элитной девочкой, что дальше некуда. Ее дядя – президент Теодор Рузвельт, ее муж – Франклин Делано Рузвельт. Я обратила внимание на ее воспоминания: когда ей исполнилось 15 лет, она и ее подруги из не менее элитных семей, Астер и Вандербильдт, ходили в школу для детей-иммигрантов в Бруклине учить их английскому, математике и танцам. Стоп! А теперь представим себе, кто такие дети иммигрантов в начале 20-го века. Это еврейские дети, не говорящие по-английски ни слова, которые только что сошли с корабля, плывшего 3 недели через Атлантику… дальше дорисует ваше воображение. И вот эти элитные девочки ходили в школу, возились с этими детьми, и об этом знала вся страна. Это тот пример, который обязана подавать та прослойка общества, что называет себя элитой. Потому что если она элита только в смысле потребления, то тогда я предпочитаю ею не быть. Вернемся в наше время. Дома для престарелых. На Западе это практически санатории, и туда люди хотят уйти жить. У нас же слова «дом для престарелых» звучат как приговор. Детские дома. На Западе их вообще нет, разве что за редким исключением. Там в огромных очередях стоят, чтобы усыновить ребенка. А у нас работают целые группы волонтеров, чтобы научить уже взрослых ребят из детдомов ходить в магазин, пользоваться почтой, банковскими картами. Потому что нам даже не приходит в голову, что дети до 18 лет живут на всем готовом. Что говорить о том, что они даже не умеют заваривать чай, потому что он у них всегда разлит по чайникам и даже подслащен. И таких тонких психологических моментов много. Бывали такие неприятные ситуации, когда, например, одна крупная фирма покупала в детский дом новогодние игрушки… Одинаковых плюшевых медведей! Поверьте, для детей, у которых и так все одинаковое, это совсем не радость!

Сейчас говорят о том, что в благотворительной сфере нужны профессиональные менеджеры. У нас кто-нибудь занимается подготовкой таких кадров?

Есть школы НКО, которые были созданы еще в начале 2000-х – опять же на западные гранты. У нас безумно сложная система налогообложения, процесс оформления, становления на учет в налоговой службе – всему этому, конечно, нужно обучать. К тому же у молодых людей сейчас нет того патернализма, который присущ людям, жившим в СССР. Молодежь знает, что государство хилое, дохлое, либо сильное и безразличное, вороватое. То есть у них нет никакого обольщения по поводу государства. И понимая это, они рассчитывают только на свои силы и начинают все делать сами.

Биография

Ири́на Я́сина – экономист, публицист, правозащитник. В прошлом – директор фонда, образованного предпринимателем Михаилом Ходорковским, директор программ фонда «Открытая Россия», руководитель Клуба региональной журналистики, вице-президент фонда «Либеральная миссия», член «Комитета 2008».

Ирина Ясина – дочь бывшего министра экономики Евгения Ясина.

С отличием окончила экономический факультет МГУ.

В 1990-х годах – начальник Департамента по связям с общественностью Центробанка РФ.

В 2000-2006 годах возглавляла ряд общественных структур Леонида Невзлина и Михаила Ходорковского.

С начала 2000-х годов активно занимается правозащитной деятельностью, отстаивает права инвалидов.

В 2006 году в Петербурге участвовала во встрече представителей российских неправительственных организаций с президентом США Дж. Бушем-младшим, сидела рядом с ним по левую руку и была приятно удивлена его рыцарским отношением к инвалидам. На встрече обсуждалось состояние демократии в России.

В 2008 году при Дмитрии Медведеве назначена членом президентского совета по развитию гражданского общества и правам человека.

В 2011 году объявила о выходе из состава президентского совета по развитию институтов гражданского общества и правам человека в знак протеста против фальсификации результатов выборов в Госдуму.

В журнале «Знамя» опубликована получившая широчайший общественный резонанс автобиографическая повесть Ирины Ясиной «История болезни». Из книги, пронизанной несгибаемым мужеством и оптимизмом, читатель узнает, что опасной болезнью, приведшей ее к инвалидному креслу, Ирина заболела в 1999 году, в возрасте 35 лет. Повесть отмечена премией журнала «Знамя» за 2011 год. В ходе открытого голосования по литературной премии «НОС» (Новая словесность) за 2011 повесть «История болезни» получила максимальные баллы, однако победителем был объявлен другой автор, которого выбрало жюри. Данное решение вызвало неоднозначную реакцию общественности.

В настоящее время – обозреватель РИА «Новости».