Михаил Шемякин почему миллионеры покупают картины и открывают галереи

Category: Интервью

Михаил Шемякин о реалиях в современной живописи, о донах Корлеоне в искусстве, дутых художниках и том, почему миллионеры покупают картины и открывают галереи.

Михаил Шемякин: о реалиях в современной живописи, о донах Корлеоне в искусстве, дутых художниках и том, почему миллионеры покупают картины и открывают галереи

Дидро говорил: «В тот момент, когда художник думает о деньгах, он теряет чувство прекрасного». Настоящий художник должен быть бедным?
Дидро говорит так, а великий Чарли Чаплин сказал, что только деньги дали ему настоящую свободу и дали понять, что такое красота мира. Так что у каждого свои счеты с деньгами. Художник обязан постоянно думать, на что покупать краски, бронзу, содержать мастерскую. Конечно, если он думает только о наживе, только о заказах, он теряет не только чувство прекрасного, он теряет и свою душу. Деньги – это страшное искушение, и уж кому, как не россиянам, это понимать. Потому что 70 лет нам кричали о том, что человек должен быть бессеребренником, что не в деньгах счастье, слово «бизнесмен» или «деляга» считалось оскорбительным и порочащим имя советского человека. И вдруг! Случилась перестройка! Выяснилось, что миллионы так называемых советских бессеребренников, самых добрых, самых благородных, с большим удовольствием ради денег идут если не на все, то на очень многое. Выяснилось, что этот самый гуманный строй породил сотни тысяч монстров. Через каких-то 5–10 лет советский человек превратился в делягу, мафиози, убийцу. Сами знаете, как начинался бизнес… Люди вдруг озверели и до сих пор не пришли в нормальное человеческое состояние. Забыты понятия «честь», «мораль», «сострадание», «родина», «отечество» – и это самое страшное. Так что деньги, конечно, – это большой соблазн, и, увы, российский человек этого испытания не выдержал. Власть бьет себя в грудь, кричит о том, что надо бороться с воровством, с коррупцией. А коррупция не только не исчезает, она, наоборот, набирает темпы.

Вы жили во многих странах, разве на Западе нет коррупции?
Михаил Шемякин: Я вырос в Германии, 10 лет прожил во Франции, 30 лет прожил в Америке, сейчас снова живу во Франции, я мотался по всем странам. И, конечно, сказать, что рай на земле существует – это было бы явным преувеличением. Но я всегда вспоминаю слова Эрнста Неизвестного, когда его спросили: «Господин Неизвестный, вот вы получили звание «Почетного гражданина Швейцарии». А почему вы выбрали для жизни Америку?» Он ответил: «Рая на земле нет, но если говорить об аде, то я выбрал американский ад». Я в этом отношении полностью с ним согласен. Я сам прожил большую часть своих лет в Америке и продолжал бы там жить, если бы не рухнул «железный» занавес и я не начал работать для России. А мотаться через океан 3 раза в месяц – это очень трудно. Тем более, у меня много животных, и мы с супругой всегда страдаем, когда оставляем своих питомцев без нашего внимания. Поэтому мы живем в Европе, чтобы быть ближе к России. Но я очень скучаю по Америке. Конечно, там существуют воровство, коррупция, но не в таких чудовищных размерах, как в России, где воруют миллиардами! В этом может с нами сравниться только какая-нибудь африканская республика, где их правители держат в холодильнике тела своих подчиненных и загребают все, что только можно загрести.

У нас любят поговорить о социальной ответственности бизнеса, а как с этим на Западе?
Михаил Шемякин: В Америке, например, чуть ли не 40 млрд в год тратится на искусство, это все деньги меценатов. Нам до этого плыть и плыть веселой компанией. Вместо того чтобы помогать интеллигенции, помогать своей стране, бизнес вывозит деньги, купается в какой-то немыслимой, нелепой роскоши и зачастую служит карикатурой для всего мира. Купить себе 100 ошейников за 100 тыс. долларов каждый, в тот момент, когда ты прекрасно понимаешь, что эти деньги могли помочь какому-нибудь детскому дому или художественному училищу, – это безнравственно. К счастью, бывают исключения. Например, Прохоров. Что-то просыпается в их головах, что-то делается, но это в таких микроскопических размерах, что говорить о том, что будет с будущим России или будущим искусством России, – очень сложно.

Почему же западные меценаты легче расстаются со своими миллионами, чем наши?
Михаил Шемякин: Во-первых, потому что в России нет закона о списывании налогов за благотворительность. Это очень тормозит. Я однажды присутствовал в качестве наблюдателя на заседании Совета по культуре при президенте. Путину был задан вопрос о меценатстве, и он сразу сказал: «Это еще один повод к воровству, поэтому этот вопрос я снимаю с повестки дня». Воровать все равно не перестали. Но если бы этот закон был принят, если хотя бы 10 % уходило все-таки на искусство, музеи, художников и музыкантов – все равно это была бы колоссальная революция в плане помощи интеллигенции. Сегодня ждать какой-то поддержки от Министерства культуры, от господина Авдеева просто бессмысленно. Все разводят руками, причмокивают, скашивают глаза к кончику носа, бормочут о том, что денег нет… в этой богатейшей стране!

Это из-за отсутствия финансирования вы до сих пор не можете доснять ваш фильм по произведениям Гофмана?
Михаил Шемякин: Мы уже около 7 лет работаем с Союзмультфильмом над кукольным анимационным фильмом «Гофманиада» – это история самого Гофмана. Если бы у нас были спонсоры или господдержка, мы могли бы сделать этот фильм за 1,5 года. А так в течение 7 лет государство выделяло какие-то крохи. Мы с большим трудом сделали почти 25 минут, и будем снова ждать, где-то клянчить… Директор Союзмультфильма обратился к Вексельбергу. В течение 2 месяцев его сотрудники изучали наше предложение и пришли к выводу, что престижу миллиардера это ничего не добавит. Зато он хорошо распиарился, когда купил наполовину фальшивые яйца Фаберже и привез их на время показать в Россию. Ну, что тут скажешь…

Как вы думаете, куда движется современное искусство?
Михаил Шемякин: К сожалению, живопись пока не может найти какого-то мощного хода, это или повторы, или же вульгарное выпендривание, которым занимаются Дубосарский и Виноградов под видом того, что они делают новую живопись или продвигают идею того, что они делают картины на заказ от примитивного человека. Поэтому появляется обнаженный Шварценеггер, Достоевский, совокупление крестьян на поле, и все это написано широкой вульгарной кистью. Но, тем не менее, при хорошем паблисити их раскрутили, и на сегодняшний день они здесь, в России, считаются чуть ли не мэтрами российской живописи! Это, конечно, все печально, это пена, которая со временем уйдет, потому что я твердо верю в какую-то особую предназначенность российских интеллектуалов. Потому что все-таки самую большую революцию в современном искусстве совершил русский авангард. Художники, которые представляли Россию в те далекие годы, от них, собственно, и пошло все современное искусство как в Америке, так и во Франции. Запад наше лучшее перенял. К сожалению, Россия перенимает только худшее. У нас не бывает золотой середины, сплошные крайности… В Америке, кстати, до сих пор существует школа реалистической живописи, абстрактной живописи, школа поисков. Справедливости ради отмечу, что в области театра россияне делают интересные вещи, проходит очень много театральных фестивалей, но то, что касается изобразительного искусства, – это, конечно, довольно печальная картина.

Вы часто бываете в Сибири…
Туда я езжу, потому что я очень верю в российскую глубинку. Допустим, молодежь глубинки и молодежь Москвы и Петербурга очень отличается. В провинции еще сохранилась какая-то чистота, стремление к чему-то доброму, желание что-то сделать. А здесь видишь какой-то чудовищный цинизм, или снобизм, такой дутый, пустой и нелепый. И винить эту молодежь невозможно, потому что ей создаются такие условия, в которых она принимает эти безобразные формы. Все подвержено торговле, пошлости, стоит только включить телевизор. Я, правда, не скажу, что американское или французское телевидение намного лучше…

Миллионеры тратят баснословные суммы на непонятное искусство, думая, что это хорошие инвестиции. Есть ли какие-то гарантии, что купленное сегодня за миллионы завтра не обесценится?
Михаил Шемякин: На сегодняшний день нувориши покупают не произведения искусства, они покупают определенное место в высшее общество. Взять, к примеру, украинского миллиардера Пинчука. Он сделал очень умный шаг. Он сделал первую выставку Дэ́мьена Хёрста, подружился с крестными отцами художественной мафии – самым известным в мире арт-дилером Ларри Гагосяном и самым известным коллекционером современного искусства Чарльзом Саачи. Последний пользуется услугами Гагосяна для приобретения новых работ – оба доны Корлеоне от искусства. Пинчук купил помещение, сделал Музей современного искусства. Показал украинцам разрезанные части коров, помещенные в спирт. После всего этого он сразу стал одним из ведущих коллекционеров. Сегодня вы открываете журнал по искусству: Пинчук во всей красе с крупнейшими директорами музеев в обнимку, работы из его коллекции расходятся по галереям. Идет большая игра. Из обычного нувориша он превратился в знаковую фигуру современного искусства. Эти люди не обладают большим интеллектом, да он им и не нужен. Это люди денег, люди бизнеса, люди наживы. Но когда у вас много денег, которые вы заработали на угле или на туалетной бумаге, вам же хочется попасть, что называется, в higher society. Денег много, а что толку, вас в высшее общество не пускают. А там кипит жизнь, все сильные мира сего, какие-то тусовки, а ты никто, а денег много. Таким образом эти люди покупают себе билет в высший свет.

Роман Абрамович из этой же «оперы»?
Михаил Шемякин: Абрамович сделал очень хороший ход, когда купил за 90 млн фунтов один из лучших триптихов Фрэнсиса Бэкона и купил Люсьена Фрейда за 35 млн фунтов, – вот здесь он не прогадал. И это меня поразило, наверно, у него какой-то советник появился или вообще он, может быть, очень умный парень. Потом было куплено или арендовано это помещение «Гараж», и его подруга становится чуть ли не законодательницей мод всея Руси Великой! Недавно открываю журнал «Арт-хроника»: Роман Абрамович с Дашей Жуковой в золотой раме, как первые властелины художественного мира. Всего их, оказывается, 50 штук. И все говорят, что да, несколько женщин сегодня творят и управляют российским искусством. Вы теперь понимаете, что значит купить, приобрести и запрыгнуть сразу на определенную социальную ступень. У этих людей так много денег, что даже если они потеряли что-то от своих вложений, это все равно, что из нашего кармана выпало 10 копеек. Это очень сложный психологический процесс и социальная лестница, которая ничего общего с искусством или художественными ценностями не имеет.
Для того чтобы по-настоящему разбираться в современном искусстве, нужно обладать определенным интеллектом, познаниями, а когда человек абсолютно беспомощен и не понимает, что хорошо, а что плохо, а хочется проникнуть в высший свет, вот его, как глупого карася, и ловят такие хитрые психологи, как Гагосян и Саачи. При этом пострадать могут не только новоявленные коллекционеры, но и сами дутые художники. Саачи одно время коллекционировал Джулиана Шнабеля, и что-то там у них разладилось, и Гагосян просто продал его работы. Как только западный художественный мир узнал об этом, карьера этого художника пошла прахом. Поэтому арт-дилер может художника открыть, а может и закрыть. Все зависит от настроения или от сексуальных аспектов, потому что много галерейщиков и художников гомосексуалистов. Тут еще имеет место и постельный вопрос.

Художественная мафия разводит только русских миллионеров?
Михаил Шемякин: Русские миллионеры не так много покупают, посмотрите каталоги Christie's и Sotheby's – десятки жутких художеств продаются за сотни миллионов. Покупают в основном западные коллекционеры. Представьте себе мультимиллионера из Техаса, он сделал свои деньги на бычьей печенке, а ему хочется тоже быть уважаемым человеком. Ему в глубине души плевать на эти картины. Он когда их покупает, в ужасе думает: «Что я делаю?!» 90 % покупателей никогда эти вещи даже не ввозят в свои дома. Есть специальные склады для хранения произведений искусств. А через 2–3 года все это снова выставляется на продажу, и человек, ничего не делая, зарабатывает на разнице несколько миллионов долларов. Ни один банк не дает таких процентов!

То есть заработать можно, но это своего рода финансовая пирамида?
Самое главное, с нее надо вовремя соскочить, пока эта пирамида не рухнет. Умные художники прекрасно понимают, что если сегодня вам надули цены, то в любой момент, например когда в мире кризис, они могут рухнуть, и это принесет вам только беду. Как эти завышенные цены принесли беду таким художникам, как Дэвид Салле, Джулиан Шнабель. В 80-е годы было такое течение «трансавангард», голод по картинам, и стали эти ребята писать громадные полотна, писали приблизительно так же безобразно, как Дубосарский и Виноградов, только еще похлеще. И через 10 лет все это течение рухнуло. Недавно было интервью с Салле, ему нечего было сказать, кроме как извиниться перед теми коллекционерами, которые на них потерпели фиаско. Такая игра в искусстве очень распространенная, серьезная, потому что речь идет о миллиардном бизнесе. В этот бизнес хотят попасть и наши вылупившиеся из яйца мультимиллиардеры… Не только из-за того, что Лондон никого не выдает, но и из-за того, что Лондон – это своеобразный снобизм. Франция всегда более демократична, Германия – буржуазна, а в Англии всегда есть свой снобизм. Всегда человек, приезжающий в Англию, чувствует себя закомплексованным, особенно новые русские. Поэтому они организовывают свои клубы, они пытаются войти в английское общество, и иногда им предоставляется такой очень дорогой билет… Наши олигархи пытались раздуть и русский рынок. Помните, картина Оскара Рабина продалась за миллион… Конечно, по сравнению с западными художниками это вообще копейки. И как только начался кризис, это все умолкло, т.е. русский рынок лопнул сразу. Потому что всего несколько богатых русских коллекционеров покупают современное русское искусство.

А почему Запад не покупает русских художников?
Михаил Шемякин: Они недостаточно «раскручены». А раскручивать их не хочет никто: ни богатые, ни государство. Ведь для того, чтобы создать имидж, что художник растет и цены на его картины поднимаются, – над этим работают целые корпорации, перекупают друг у друга, создают искусственный ажиотаж. Галереи сами покупают эти картины, потом они говорят: «В прошлом году картина этого художника была продана за 500 тыс., а в этом году она стоит уже 1,5 млн., и дальше по нарастающей». Человек вкладывает деньги, и вот так идет эта знаменитая игра до тех пор, пока пирамида не обрушится.

А что же «не дутые» художники? Нервно курят в сторонке?
Михаил Шемякин: Много людей от изобразительного искусства в полной растерянности – слишком неожиданно обрушилась на нас эта немыслимая свобода и сломала существующий порядок вещей. Ведь что было раньше: были нонконформисты, которых в Союзе подвергали гонениям, но ими интересовался Запад, дипломаты скупали их картины. И были официальные художники, которые боролись с так называемыми диссидентами от искусства и упивались благами, которые им давало государство. Их обеспечивали мастерскими, поездками за границу, по-моему, 40 рублей выделялось только на обнаженную натуру, ежегодные закупки, творческие командировки. И вдруг в один момент диссиденты перестали быть диссидентами, а официальные художники перестали быть нужны государству. И те и другие оказались в растерянности. И началась борьба за выживание. Я, например, дружил со скульптором Кербелем, это человек, который был миллионером в советское время, это талантливейший серьезный мастер. Когда я к нему приходил, он говорил: «Миша, мне стыдно признаться. Я читаю каждый день газеты, некрологи – кого из братвы подстрелили. И когда я вижу, что кого-то подстрелили, я радуюсь, потому что я знаю, что братва придет ко мне и закажет надгробный памятник». И этим занимался перед смертью один из крупнейших скульпторов России. Вот в каком положении находились официальные художники. Началась борьба, «старики» сразу были затоптаны, а из молодежи создалась группа новых искусствоведов, типа Кати Дёготь, которые стали очень продвинутые, очень западные. Как говорится, провинциальный католик – он всегда набожнее папы. Эти малообразованные и мало понимающие, что происходит в современном искусстве, стали задавать тон. И мгновенно такие художники, как я, Оскар Рабин, все те люди, которые всю жизнь служили искусству, стали очень немодными. В моде теперь Кулик, который то гавкает, то писает в углу.
Трейси Эмин, которая выиграла крупнейший, самый престижный приз Англии, приз Тернера, – она просто выставила грязный матрас, заваленный презервативами, грязными трусами, и со списком любовников, с которыми она занималась сексом. Критики так были ошеломлены этим «шедевром», что она выиграла первый приз! Сегодня ни один современный музей не может обойтись без этого грязного матраса.
Дерьмо Пьеро Мандзони продается на аукционах по 200 тыс. фунтов. А еще говорят, что дерьмо ничего не стоит. Стоит!

Вы лично как-то стараетесь повлиять на ситуацию с восприятием современного искусства?
Михаил Шемякин: Я занимаюсь студентами, сделал 22 программы на телеканале «Культура», издаю книги по серьезному современному искусству, и просто стараюсь выступать и говорить, что пора опомниться. Если не хотите признать, что существует мир серьезного современного искусства, то хотя бы не топчите людей, которые им занимаются. А на сегодняшний день эстетика просто изгоняется, как и мораль, красота, – я не имею в виду пошлую красоту, которой занимаются Шилов или г-н Глазунов. От них веет какой-то кладбищенской вонью, они стали какими-то сюрреалистическими.

Талантливому художнику сейчас трудно пробиться без денег, спонсоров?
Михаил Шемякин: Очень сложно. Например, есть замечательный архитектор Чернышев, сын знаменитого архитектора, авангардиста, фантаста Чернышева. Он (сын) сделал уникальное здание (помог ему в этом Лужков) для детей, больных аутизмом. Это здание с искривленными стенами, окнами, которые помогают аутистам овладеть этим пространством, потому что аутисты – очень замкнутые дети. Но я знаю, что этот архитектор получает очень мало. В тот момент, когда Москва просто зарастает какими-то немыслимыми гранитными тортами. Это уродливо до слез. А талантливые архитекторы – они, конечно, опять отодвинуты. То же самое происходит и с художниками. Есть галерея «Марс», не знаю, сейчас она существует или нет, там работает Евгений Шульженко, он работает много с чикагской галереей Майей Польски. Замечательный художник, который показывает другую Россию. Но вы много слышали о нем? Нет! А у него изданы великолепные каталоги. Знаете, раньше мы боролись с Союзом художников, но сегодня на смену ему пришли так называемые «представители новейших течений», которые стали очень большими снобами. Они чужих не пускают, они устраивают при помощи своих кураторов выставки только для своих. А серьезные художники сегодня просто задвинуты в угол. Оказалось, что эта банда новоиспеченная стала куда страшнее для серьезных художников, нежели грозный Союз художников. Абсурд! Но довольно любопытно.

Огорчаться или радоваться богатым родителям, если их чадо вдруг решит стать художником?
Михаил Шемякин: Обычно в детях, которые вырастают в обеспеченных семьях, нарушено стремление что-то познать, что-то открыть, потому что им все легко дается. Хочешь дорогую книгу – тебе ее купят, хочешь в Оксфорд – пожалуйста. Нет желания за что-то бороться. Поэтому часто дети богатых родителей садятся на наркотики. Конечно, чаще всего это происходит с беднотой и с детьми богатых. Бедные дети – от отчаяния, богатые – от пресыщенности и избалованности. Самое лучшее – это золотая середина. Когда ребенок не избалован, но и не живет в ужасных условиях, в которых живет половина детей России. Мне в свое время приходилось много работать на самых черных и грязных работах, но это помогало выковать свой характер. Я мог быть продажным художником, но я предпочел работать 5 лет на улице, убирать мусор на городской помойке, а ночью писать картины, для того, чтобы быть свободным.