Павел Коган - Когда в жилах течет музыка

Category: Интервью

Павел Коган – легендарный дирижер, потомок великих скрипачей и отец заслуженного артиста РФ – в преддверии семидесятилетнего юбилея Московского Государственного Академического Симфонического Оркестра  рассказал  нам о советском прошлом, международной карьере и  знакомстве с Путиным.   

– В этом году Московскому государственному академическому симфоническому оркестру 70 лет. Как будете отмечать?
– По традиции все юбилеи наш оркестр отмечает на сцене. В этом году 17 сентября в Большом зале столичной консерватории пройдет концерт, который так и будет называться – «МГАСО – 70!». Мы стараемся к любому нашему сезону, независимо от дат, подбирать интересные программы. В юбилейный вечер мы решили исполнить такие шедевры классического музыкального искусства, как невероятно красивая Симфония №3 Брамса  и «Картинки с выставки» Мусоргского в оркестровке Равеля, уникальная по структуре, по силе воздействия на слушателя сюита. Приглашаем всех присоединиться к столь радостному для нас событию.
– Вы сейчас находитесь в большом гастрольном туре. Расскажите о нем поподробнее?
– Гастроли – это часть повседневной жизни оркестра. Мы постоянно в движении. Разные страны, разные континенты. Сразу после окончания сезона в Москве отправились в Великобританию. В программе у нас 19 концертов. Начали с выступления в Дублине, затем три концерта в знаменитом лондонском зале Кадоган и ряде других английских городов, а завершится тур в Испании. Когда я еду на гастроли за границу, то, как правило, мы везем русскую музыку. Так же и в этот раз – вместе с зарубежными организаторами тура были выбраны произведения именно русской классики: Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского, Шостаковича, Хачатуряна. На Западе наше исполнение отечественного репертуара считается, очевидно, аутентичным. А для нас, музыкантов, – это особый стимул для выступления с удвоенной энергией, с большим энтузиазмом, так как мы представляем целые эпохи отечественной музыкальной истории.
– Каково это – быть сыном Леонида Когана и Елизаветы Гилельс. Вы понимали в юном возрасте, какая ответственность на вас лежит? Как вы справлялись с этим грузом ответственности?
– Это медаль, которая имеет две стороны. Да, конечно, прежде всего это привилегия. Своего рода шанс, который дает судьба. Но шанс одноразовый, который я должен был использовать на все 120%. То есть это еще и большая ответственность. Я прекрасно понимал, что спрос с меня намного больше, чем если бы я был из обычной семьи. Родители своим примером задали ту высокую планку, к которой я должен стремиться. Они помогли  сделать первые шаги в музыке, но при этом отец всегда говорил, что все «нужно заслужить собственной работой». Я не мог разочаровать. Всегда должен был оставаться на высоте. Могу признаться, что помогали мне в этом и многие известные люди. У нас в гостях часто были музыканты, деятели искусства, которые достигли определенных результатов в жизни. Они мне симпатизировали, поддерживали меня, давали какие-то советы. Но, с другой стороны, всегда были и недоброжелатели. Которые завидовали. Которые хотели, чтобы я не удержался на сцене. Именно потому, что я носил фамилию Коган.
– Вам кто-то советовал в выборе профессии?
– Никто не советовал. Но я просто не мог выбрать другое. С детства в мою память врезалась этически чистая музыкантская атмосфера дома. Ранние детские впечатления были связаны  с особыми событиями в жизни семьи – днями концертов. Обычный ритм жизни в доме менялся, атмосфера его накалялась. Все было подчинено вечернему «действу». Нас окружала непривычная тишина – музыка должна была родиться только вечером! Зато после концерта был праздник. Дом наполнялся цветами, шумом, разговорами. Так навсегда огромным контрастом остались в памяти: томительная напряженность ожидания чего-то необычайно важного и значительного и живая, раскрепощенная и возбужденная атмосфера праздника, радости свершившегося. Я ни о чем другом даже не мечтал!
– Изначально вы выбрали скрипку. Почему вы решили стать дирижером?
– Для меня взять в руки маленькую скрипку и смычок было так же естественно, как и для ребенка встать на ноги и пойти. Я из семьи скрипачей. Заниматься начал с пяти с половиной лет со своей мамой. А вот уже лет с двенадцати появились тяга и интерес к симфоническому оркестру, неудержимое влечение к дирижированию. Родители смотрели на мои увлечения нейтрально: нравится, и слава Богу. Но все же говорили, что у дирижера, у того, кто руководит процессом, должен быть какой-то минимальный опыт, и посвящать себя этому искусству надо не раньше 16 лет. Поэтому я и учился по двум направлениям: скрипичному и дирижерскому. Но шло время, и мне становилось тесно в рамках скрипичного репертуара, хотелось большего. Неуемное желание возобладало, и я уже не мыслил себя без оркестра и дирижирования. Оставить скрипку было очень тяжело. Оставить то, чему служил без малого двадцать лет! Тем более что достижения были значительные. Но, собравшись с духом, я принял решение, избрав инструментом на всю жизнь дирижерскую палочку. Это уже был сознательный, мой личный выбор.
– Вы неоднократно выступали вместе с родителями. Вам, молодому скрипачу, не было страшно? Какие взаимоотношения у вас складывались с родителями на работе? Они как-то помогали в вашем продвижении?
– Любой музыкант, выходящий на сцену, испытывает волнение. Но вот страшно…страшно не было. Я всегда тщательно готовился ко всем выступлениям. Помогали советы родителей. Очень многое перенял я от них. В частности, желание добиваться всего своим трудом.
– Кого вы можете назвать своими учителями?
– Если говорить о скрипачах, то это знаменитый профессор Янкелевич и его неизменный ассистент Глезарова. Они дали мне те драгоценные знания, которые стали фундаментом в постижении музыкального искусства. А из дирижеров – великий педагог ленинградской консерватории Мусин.  В  московской консерватории моим наставником был гениальный Гинзбург. Это легендарные имена, основоположники дирижерского искусства, воспитавшее целую плеяду талантливых музыкантов.
– В 70-е, когда вы выезжали на гастроли в США, у вас не возникало желания остаться там навсегда? Наверняка предложения поступали? Что заставляло вас вернуться в СССР?
– В те непростые годы органы подозревали практически каждого, выезжающего за рубеж. И чинили всяческие препятствия с выездами. Я родился в России, являюсь представителем русской культуры, люблю свой город  Москву, испытываю наслаждение, возвращаясь домой.
– Многие советские деятели искусства находились под постоянным прессингом Лубянки. К примеру, знаменитая история Ростроповича и Солженицына. Вы чувствовали на себе какое-то давление советских спецслужб?
– Сказать, что чувствовал давление, – это, наверное, неправильно. Но как я уже отмечал, были значительные трудности с выездом на гастроли – надо было пройти множество комиссий, согласований, получить разрешения. Это нарушало все планы. Помню, когда советские войска ввели в Афганистан, у меня были намечены поездки за границу. Пришлось все в срочном порядке менять, меня из страны не выпустили, и держали в Союзе невыездным еще несколько лет.
– Сейчас модно ругать все, что связано с Советским Союзом. А у вас остались какие- то светлые воспоминания, связанные с СССР?
– Никогда не бывает все абсолютно плохо или абсолютно хорошо. Так и в Советском союзе было то, что достойно уважения. Например, большое внимание уделялось духовности общества. По радио постоянно пропагандировалось музыкальное искусство, и народ, сам того не осознавая, впитывал культуру, познавал ее. Надо отметить и существующую тогда систему отбора, которая  давала возможность выдающимся, неординарным, талантливым людям по праву выходить на главные, крупнейшие концертные площадки страны. Случайный, недостойный, не заслуживший этого артист не мог пробиться на сцену.
– Вы часто выезжаете на гастроли в другие страны. А если бы не в России, в какой стране вам бы хотелось жить? Почему?
– Если бы я хотел жить в какой-то другой стране, то уже бы жил. Но мой дом здесь, в Москве. А вот ездить, путешествовать я люблю. Все время в пути, в движении, это помогает чувствовать жизнь, ее свободу. От перемещений я никогда не устаю. Много гастролирую с оркестром, плюс при наличии времени сам стараюсь куда-нибудь выбраться. Даже на машине.
– Насколько я знаю, руководство филармоническим оркестром в Загребе – это ваша первая руководящая должность. С чем вам тогда пришлось столкнуться? Какие сложности вас ожидали?
– Не совсем так. До Загреба, в 80-81-х годах я уже провел два сезона с московским камерным оркестром, артисты которого хотели, чтобы я его возглавил, и вели настоящую борьбу с Министерством культуры за мое назначение. Но не срослось. У нас так часто бывает, что известность сначала приходит за пределами родной страны. Так и со мной получилось. Меня пригласили на пост художественного руководителя и главного дирижера в Загребский филармонический оркестр. Находиться во главе одного из старейших симфонических коллективов Европы – это, безусловно, значительное событие в жизни молодого дирижера.
– Когда вы стали руководителем Московского государственного академического симфонического оркестра, вы полностью сменили репертуар. С чем были связаны такие кардинальный перемены? Как к ним отнеслись внутри коллектива? Что нового в творческом и управленческом плане вы хотели внести?
– Я не изменил, я расширил репертуар оркестра. В нашем деле непременно должна присутствовать «химия отношений», в этом плане наши желания с коллективом совпали. Музыканты хотели играть много, хотели играть разные произведения. С большим энтузиазмом они взялись осваивать новый материал.
– Наверняка вы в курсе скандала вокруг Большого театра и инцидента с Сергеем Филиным. Как вы думаете, что должно измениться, чтобы творческий человек занимался только своим делом, избегая каких-то интриг или криминальных историй? Такое вообще в творческой среде возможно?
– Это чудовищно! Конечно, в Большом театре, мы это знаем, исторически сложилось, что всегда были и есть интриги, но сейчас масштабы просто поражают, нужно же знать какие-то границы. А вообще, наверное, артисты должны быть больше сконцентрированы на творчестве.
– Как вы можете охарактеризовать современную российскую музыкальную культуру? Что позитивного и негативного вы видите?
– Из позитивных моментов можно отметить, что государство начинает поддерживать культуру. Пока это не основное направление деятельности для наших чиновников, так как в стране хватает и других проблем, но, надеюсь, скоро будет выработана четкая линия различных мероприятий в этой сфере. А из негативного – меня пугает курс на коммерциализацию серьезного классического искусства. Это неверно. Цивилизованное общество должно позволять себе «роскошь» достойно содержать культуру.
–  Какие перспективы сегодня ожидают молодых российских музыкантов? Где им проще пробиться – в России или за рубежом?
– Сейчас у музыкантов есть выбор. Артист может поездить по миру, показать себя и посмотреть, где ему лучше, что ему больше нравится. К тому же существуют различные фонды поддержки молодых талантов. Сегодня мы уверенно можем сказать, что настоящий артист – это гражданин мира. Выдающийся исполнитель не может быть замкнут в рамках одной страны, области или системы. Чем творчески масштабнее фигура артиста, тем более он интернационален.
– Существует такое выражение – «Художник должен быть всегда голодным». Насколько я понимаю, из всех развитых стран это правило действует, пожалуй, только в России. Как  исправить эту ситуацию. Ведь не секрет, что одни и те же музыканты играют и на лучших концертных площадках столицы, и в метро.
– Я бы сказал по-другому: «Артист не должен быть зажравшимся». Не могу себе даже представить, что дирижер, исполняя произведение на сцене, проникаясь волшебным звучанием оркестра, перед глазами видит зелененькие бумажки, которые ему заплатят за это выступление. Хотя считаю, что настоящий художник все же должен быть хорошо обеспечен. Но это уже как результат его полной отдачи своему делу.
– Сейчас очень много информации о том, что бизнес активно спонсирует искусство. Это так? Вы ощущаете эту поддержку?
– Не ощущаю. У нас в законодательстве нигде не отражены никакие льготы, никакие привилегии, чтобы заинтересовать бизнес в спонсировании искусства. Нет такой традиции. А вот в России дореволюционной меценатство существовало.
– Современных миллионеров, я ни в коем случае не говорю про «новых русских»,  можно назвать интеллигенцией? Вообще, как по-вашему, кто он – современный российский интеллигентный человек?
– Я рад отметить, что все-таки момент возрождения цивилизации наступает. Помните то время, когда у нас малиновые пиджаки в парламенте заседали? Сейчас это все в прошлом. Бизнесмены сегодня уже с другой ментальностью, манерами, поведением. Не хлебом единым становится сыт человек. Грядет время образованных людей. И, может быть, скоро мы вновь станем самой читающей страной в мире.
- Как бы вы поступили, будь у вас миллиард долларов?
– Во-первых, не могу себе даже представить, что такое миллиард долларов… Это что-то космическое! Старался бы сделать какие-то полезные вещи. Но точно могу сказать, что азартом бизнесмена я не обладаю, то есть я не стремился бы превратить этот миллиард в два, четыре, пять…
– Вы являетесь доверенным лицом президента, что это значит? Что входит в ваши обязанности?
Доверенные лица – это широкий круг людей, которые себя уже как-то зарекомендовали в жизни, в своей профессии. Люди, чьи взгляды совпадают со многими моментами, которые провозглашаются главным лицом страны. Я бы не сказал, что это обязанность, это скорее возможность донести до президента какую-то информацию, поднять какие-то вопросы в определенной сфере. Мы ведь все хотим стабильности и перспективности в государстве, вот мы и стараемся по мере своих возможностей, знаний служить этим целям.
– Вы встречались с Владимиром Путиным? Какое у вас сложилось впечатление о нем? О чем вы говорили?
– На встречах с Путиным был. Все знают, что наш президент производит впечатление человека решительного, который не раз доказывал это своими поступками, деяниями. Волевой руководитель. Вы представьте, каково это – руководить огромной страной? В моем подчинении около 150 человек, и я даже на своем примере понимаю, как бывает тяжело организовать процесс, чтобы дать хороший результат. А критики, они всегда найдутся. Здесь тоже все, как и в искусстве.
– О вашей личной жизни в прессе практически ничего не пишут. Расскажите о своей семье.
– У меня есть сын Дмитрий. Взрослый, ему этой осенью будет 35 лет. Он талантливый скрипач, очень активный, самостоятельный, идет своей дорогой, своим путем. Многого добился. Сестра моя Нина Коган – профессор столичной консерватории, известная пианистка, в свое время много гастролировавшая с отцом. Ее дети, Виктория и Даниил, тоже выступают. Вот такая у нас музыкальная семья.
– Вы сравниваете своего сына с собой в молодости?
– В чем-то мы похожи, в чем-то разные. Но это просто потому, что и поколения у нас разные. Жизнь ведь не стоит на месте, все меняется. Мы дети разных эпох.
– Вы даете профессиональные советы своему сыну?
– В свое время давал. Но это было уже довольно давно. Дима – самостоятельный артист, сложившийся.
– Чего в профессиональном плане вашему сыну не хватает и в чем он вас превзошел?
– Это судить не мне. А слушателям, тем, кто приходит на наши концерты.
– Назовите ваше любимое выступление своего сына. Где это было? Что он играл? Чем оно отличалось от других?
– Я вообще считаю, что любимых и нелюбимых выступлений не бывает.
– Вас назвали одним из величайших дирижеров 20-го столетия. Какие чувства вы испытали, когда узнали об этом?
– Спокойно отношусь и когда хвалят, и когда ругают. Знаете, как бывает: прошел концерт, вроде удачно, а критики, наоборот, недовольны. А в другой раз выходишь со сцены недовольным, а отзывы – восторженные. Рейтинги, рецензии и прочее не могут изменить результат.
– Любой юбилей, будь то 30, 50, 70 лет, – это некое подведение итогов.  Вам в прошлом году исполнилось 60. Чем в своей жизни  Павел Коган остался доволен и чего бы он еще хотел достичь?
– Хотелось бы многого. Я, если честно, самоед по натуре, поэтому всегда испытываю чувство, что надо лучше, надо еще… Поэтому и двигаюсь вперед. Любая дата – это не время пожинать плоды, а лишь этап для достижения большего. Всегда есть к чему стремиться.