Максим Викторов. Роль первой скрипки

Category: Коллекционеры

Максим Викторов о своей любви к великим скрипкам, о том, как правильно хранить и использовать раритеты великих мастеров, о конкурсе скрипачей и том, когда же спохватится государство. Максим, вы стали обладателем уникальной скрипки Гварнери дель Джезу, на которой играл великий Вьетан. Почему вы решили выкупить инструмент еще до начала торгов на аукционе?
Дело в том, что последние годы существует такая тенденция – наиболее уникальные инструменты фактически не выходят на публичные торги. Это так называемые закрытые торги, и информация о том, что тот или иной лот продавался, становится известной тогда, когда этот лот уже продан. Предложение, которое делает аукционный дом, расходится совершенно адресно – всего лишь нескольким людям в мире, которые заинтересованы в приобретении этого лота. Sotheby's знал о том, что я заинтересован в приобретении позднего Гварнери дель Джезу, на котором играл величайший скрипач-виртуоз Вьетан. Если помните, Булгаков только его упоминает в «Мастере и Маргарите» в сцене бала: «за первым пультом Вьетан». Это не случайно. Я поинтересовался: в предыдущих версиях романа Булгаков перечисляет все первые скрипки – Вильом, Шпор и т.д.; но в канонической финальной версии, где он убирал лишние детали, он оставил только Вьетана. Он знал, что Вьетан – это второй человек после Паганини в иерархии величайших виртуозов-скрипачей планеты. Это во-первых. Во-вторых, у этой скрипки до того, как попасть к Вьетану, было имя King Saltar de Londres. Это имя демона. Существует древнебретонская легенда, что Кинг Салтар – король скакунов, помогающий человеку, получил проклятье и стал именоваться Догон. А Догон, по шумерской традиции, – это Дьяос. Булгаков настолько много знал, исследовал эти вопросы чрезвычайно тщательно. То есть на балу у сатаны, по сути, Вьетан играл на скрипке «Дьяос». Это весьма символично.
Есть и еще особенности у этой скрипки. Она сделана Гварнери дель Джезу в конце его жизни, когда мастер был на вершине своей гениальности, и поэтому совершенно уникальна. К тому же является еще и сестрой скрипки, принадлежащей Яше Хейфецу, – он занимает особое место в иерархии скрипачей. Гварнери вначале сделал скрипку, которая потом принадлежала Хейфецу, а затем скрипку Вьетана. Эти скрипки очень близки, очень похожи – они сделаны из одного дерева.

Насколько известно, предыдущий владелец очень дорожил этой скрипкой, почему он решил с ней расстаться?
Вы знаете, я не готов это комментировать. Это будет не очень этично с моей стороны. Думаю, что скорее всего, это вопрос финансового порядка.

Вы не рассматриваете варианты продажи своих скрипок?
Я никогда не продавал скрипки, надеюсь, что такое время и не настанет.

Будете передавать из поколения в поколение?
Думаю, да. Это инвестиция в семью, если хотите. Но при этом это не те произведения искусства, не те сокровища, которые запираются под замок, и кто-то над этим златом чахнет. Все инструменты звучат. Например, с момента, когда скрипка Гварнери оказалась у меня, на ней дважды играла Киоко Йонемото, один раз Пинхас Цукерман, и совсем недавно был концерт, на котором Массимо Кварта играл на моем инструменте, который принадлежал в свою очередь Паганини (скрипка мастера Карло Бергонци 1720 года). Эти инструменты всегда звучат, они находятся в фантастической форме, они разыграны. При этом я стараюсь создавать оптимальные условия их хранения – они становятся только красивей и лучше, когда находятся у меня. Они чувствуют, когда их любят, они становятся как-то теплее, они сверкают.

В мире еще осталось много артефактов?
Нет. И шедевров этих больше никогда не станет. Никто не может повторить творения Гварнери дель Джезу, Бергонци, даже аналог никто не может сделать. Поэтому очень важно чувство ответственности тех, кто владеет этими шедеврами. Возвращаясь к первому вопросу, это тоже один из принципов работы аукционных домов – чтобы инструменты не оказывались у людей, которые не осознают значения того, чем они владеют.

Подделки встречаются?
Крайне редко. Подделать инструмент практически невозможно, современные методики легко позволяют установить подлинность предмета. Чтобы подделать инструмент, нужно взять дерево, которое росло в то время, т.к. с помощью экспертизы очень легко установить когда росло дерево. Обработать его, это при том, что секреты мастерства утрачены. Встречается такое, что в какой-то скрипке, например, если она была повреждена, ей заменяют, допустим, нижнюю деку. Получается, верхняя дека у нее Страдивари, нижняя – нет. Это уже не Страдивари, но это и не является подделкой. Секрет великих мастеров в том, что они создавали на века. У меня есть скрипка Якоба Штайнера 1650-го года, скоро этой скрипке будет 400 лет. Она выглядит так, как будто ее только недавно сделали. И будет сохраняться еще многие века.

Сколько скрипок в вашей коллекции?
Я являюсь противником подсчета.

Скрипки часто крадут?
Смысла в этом нет. Все шедевральные инструменты известны, и появление на рынке инструмента с неясной историей вряд ли вызовет спрос. Кто заплатит крупную сумму денег за инструмент, который был где-то украден?

В 2010 году была выставлена на продажу скрипка Гварнери дель Джезу 1741 года за 18 млн долларов. Как вы думаете, эта цена оправдана?
Цифры звучат разные, я знаю, о ком вы говорите. Этот инструмент не продали. По-моему, продавец Ян Стуцкер, есть такой крупный коллекционер. Он почему-то несколько лет подряд пытается продать инструмент за сумму $18-20 млн. Немножко он торопится. Время, когда они будут столько стоить, придет, но чуть позже, а пока, я считаю, цена завышена. Но его ожидания тоже имеют право на существование, а вдруг кто-то и найдется, кто захочет купить эту скрипку за $20 млн. Но скорее всего, это некая пиар-акция, которая не связана с искренним желанием Стуцкера расстаться с раритетом.

В мире много коллекционеров скрипок?
Я, кстати, себя к коллекционером не отношу, я люблю эти инструменты. Есть несколько крупных фондов, которые целенаправленно работают в этом направлении. Приведу пример. Nippon Music Foundation – японский фонд, его возглавляет Казуко Шиоми. Их финансируют крупнейшие японские корпорации. На свои средства они приобретают очень хорошие инструменты. Если не ошибаюсь, сейчас у них 19 Страдивари и 2 Гварнери дель Джезу. Один из самых интересных инструментов они продали после трагедии на Фукусиме. И вырученные деньги отправили на благотворительные цели. Недавно привозили в Москву альт, принадлежавший Паганини. На нем играл в Концертном зале Чайковского Юрий Башмет. Это была его идея, чтобы встретились два инструмента: моя скрипка экс-Паганини Карло Бергонци и альт Страдивари, также в свое время принадлежавший Паганини. Это было знаковое событие, но почему-то в стране этому не уделили должного внимания, хотя это функция Министерства культуры – показать, что такие уникальные события происходят в России.

Трудно ли создать хорошие условия для хранения скрипок?
Они любят то, что любит человек. Должно быть ни сухо, ни влажно, ни жарко, ни холодно. Надо поддерживать золотую середину. Конечно, все контролируется, обеспечивается вопрос сохранности и защищенности. За скрипками наблюдают одни из лучших реставраторов в мире. Инструменты, которые находятся у меня на протяжении нескольких лет, приобретают ту идеальную форму, в которой был бы рад их видеть мастер, создавший их.

В России есть достойные реставраторы или они в основном за границей?
Неплохая школа реставрации в Москве концентрируется вокруг музея им. Глинки. Там есть замечательные мастера и эксперты, которые прекрасно знают свою работу. При этом существуют современные приемы очень детальной реставрации, компиляции клея, лаков, устранения дефектов инструмента. Это такая достаточно технологическая работа. Не только руки, не только сердце (что, конечно, важнее всего), но и определенные технологии тоже здесь важны, и они приходят к нам из-за рубежа. В мире существует несколько центров реставрации. Россия, к счастью, не утратила школу реставрации инструментов.

А наша скрипичная школа жива?
Понятие «школа» – это самое главное в скрипичном искусстве. Это то, что нельзя купить на аукционе. Это может передаваться только от учителя к ученику. Есть, например, суждение, с которым я в общем-то согласен, что американской скрипичной школы не существует, а это ответвление русской скрипичной школы, потому что в 18-м году в США уехал знаменитый профессор и скрипач Леопольд Ауэр с частью своего класса. Тем не менее, в этом аристократическом искусстве присутствует сильнейшая конкуренция. Кто является лидером? Кто наиболее ярко виртуозно представляет свою нацию? Такое соревнование очень сложно формализовать. Конечно, есть конкурсы, но они лишь отчасти характеризуют ситуацию. Но надо улавливать тенденцию. Сегодня русская скрипичная школа не утратила позиции, но бороться за лидерство нужно каждый день. В России педагоги, которые готовят более молодых музыкантов, одни из лучших в мире. Я поддерживаю отношения со многими из них, это в большинстве своем люди уже немолодые, но они успели многим передать те тонкие знания, навыки, которые в книжке прочитать невозможно. Это передается через общение, коммуникацию, тактильную функцию, через взгляд, разъяснения, каждодневную титаническую работу. Причем это не только тренировка пальцев, это работа некого внутреннего порядка, это ощущение, совокупность свойств человеческого организма и человеческой души. Скрипичная школа – очень сложная вещь. Поддержание этой сокровищницы во многом зависит от государства – в том, чтобы государство уделяло максимальное внимание и этим педагогам, и условиям подготовки музыкантов. Один пример, к сожалению, не в пользу сегодняшней ситуации. Перед последним конкурсом им. Чайковского инструменты участникам от России выдавались буквально за несколько дней до конкурса. Я говорю о инструментах, хранящихся в государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов России. Это государственная собственность, но традиционно эти шедевры выдаются участникам конкурса Чайковского от России. Но раньше инструмент выдавался за 6-8 месяцев до конкурса, конкурсанты со своей профессурой уезжали на специальные дачи в Серебряном бору и там занимались подготовкой, и это приводило к высочайшим результатам. Сегодня, к сожалению, только после определенных вмешательств, полускандала – инструменты выдали недели за две до конкурса. Безусловно, это не способствует укреплению позиционирования русской скрипичной школы, достижению высоких результатов и повышению уровня патриотизма. Конкурс им. Чайковского проводится раз в 4 года. Можно спланировать подготовку виртуозов, использовать государственные возможности для поддержки музыкантов, поскольку не все из них имеют возможность играть на шедевральных инструментах. А ведь максимальные возможности достучаться до сердец слушателей открываются перед музыкантом тогда, когда вместе с их определенной работой и колоссальным усердием у них есть еще и инструмент, который позволяет решить эту задачу.

Московский международный конкурс скрипачей имени Паганини, который проводится вашим Фондом инвестиционных программ, – как там обстоят дела?
Последний VI конкурс состоялся в прошлом году, на нем победил Кристоф Баратти –состоявшийся уже музыкант, звезда. Совершенно очевидно, что он ехал как один из основных претендентов на победу, но тем не менее, у него была серьезная конкуренция со стороны российских исполнителей. В конкурсе участвовало 35 стран. В финал вышли представители России, Украины и Венгрии. Это был сильный конкурс, фантастическое жюри, настоящие виртуозы с колоссальным авторитетом, мировыми именами, причем все из разных стран (США, Япония, Германия, Россия, Израиль и др.).

Можно ли в принципе объективно судить искусство?
Там, где нет секундомера, нет возможности формально зафиксировать результат, судить справедливо очень сложно. Здесь очень важно найти баланс: не всегда тот, кто интонационно играет чисто, является лидером. Здесь побеждает тот, кто сумел воздействать на слушателей совокупностью своих технических, художественных, артистических способностей, своей харизмой. При этом музыкант должен демонстрировать максимальное качество исполнительского мастерства. У конкурса им. Паганини существуют свои критерии. Паганини был совершенен не только с технической точки зрения, он был фантастически силен по воздействию на публику. И в этом конкурсе должен побеждать не просто талантливый сильный виртуоз, но и человек, который способен достигать сердец слушателей. Надо сказать, что сейчас конкурс уже продемонстрировал очень серьезный рост. За те годы, что он существует, мы практически охватываем все скрипичные школы, все ключевые музыкальные учреждения мира. К нам приезжают люди по-настоящему сражаться. Мне очень нравится, что они приезжают с фантастическими инструментами. Баратти играл на инструменте Гварнери дель Джезу. Также были виртуозы, которые играли на скрипках Страдивари, Гваданини, Гальяно. Это состязание – одно из ключевых в скрипичном искусстве. Я надеюсь, что конкурс будет существовать столько, сколько я или моя семья смогут поддерживать его. Мы традиционно не привлекаем спонсоров, никогда не продаем билеты на эти мероприятия, вход всегда свободный – это создает такую демократичную среду, и приходят люди, которые по-настоящему любят скрипичное искусство. Это создает уникальную атмосферу с потрясающим взаимообменом. Это конкурс, где рождаются по-настоящему великие музыканты. Я очень рад, что все лауреаты нашего конкурса стали признанными в мире музыкантами.
Для меня конкурс не существует, если он несправедлив. Возможность сохранять ключевые честные правила в судействе достигается путем приглашения в жюри только тех людей, которые своей многолетней репутацией доказали, что для них самое главное в профессии – это их честное имя. Членом жюри был, например, Михель Швальбе – главный концертмейстер оркестра Герберта фон Караяна, приезжала Ида Гендель. В свои 80 лет она вышла на сцену и играла на заключительном концерте конкурса. По традиции на заключительном концерте конкурса играют не только лауреаты, но и члены жюри – это дает возможность публике не только послушать молодых дарований, но и услышать мэтров этого дела. Когда Ида Гендель играла, я видел, как люди плакали в зале, потому что то, как она играет, – это фантастическая высота, и никакой возраст этому не помеха. Скрипка – это не только руки, не только физика, это еще и сердце, это опыт, знания, мудрость, красота души.

Почему у нас в России так мало меценатов, способных поддержать классическое искусство?
Уже лет 15-20, как высокое классическое искусство не является отраслью, которую бы государство поддерживало, мультиплицировало, воспитывало новых зрителей, новых участников. Простые примеры – система музыкальных школ сегодня прекратила свое существование, их нет. Отдельные проявления нескольких сохраняющихся конструкций – это не та система, которая позволяла с ранней стадии, с 6 лет, воспитывать молодежь, которая вырастала если не в солирующих музыкантов, то в потрясающих оркестровых музыкантов. Сегодня эта история отсутствует. Если вы включаете Первый канал, то вы вряд ли найдете там хотя бы 20 минут, посвященных классической музыке. А что это значит? Если человека постоянно кормить гамбургерами, то он привыкнет. Чем раньше спохватится государство, тем будет лучше. Я не устаю об этом говорить и пытаюсь делать определенные шаги. Мы создаем очень дорогой контент. Пусть ночью, но мы показываем его по каналам, которые его берут. Слава Богу, еще существует телеканал «Культура». Но без поддержки государства это дорогое высокое искусство очень сложно удержать. Количество людей, воспитанных на этом искусстве, неуклонно снижается. Это тенденция, которая меня очень тревожит.


Биография
Максим Викторов с отличием окончил юридический факультет МГУ имени Ломоносова. В конце 80-х был сотрудником Следственного Управления Прокуратуры РСФСР. В начале 2000-х – член комиссии экспертно-консультативного совета по проблемам национальной безопасности Федерального Собрания парламента России. В 1995 году вместе с партнерами основал юридическую компанию "Legal Intelligence Group". В 2002 году учредил Фонд скрипичного искусства, который является организатором Московского конкурса скрипачей имени Паганини. Член Общественной палаты России. Владелец уникальной коллекции скрипок, в их числе работы Гальяно, Бергонци, Страдивари, Гварнери. Награжден государственными и общественными наградами.