пианист

Category: Мнение

Кумир российской публики, неизменно собирающий аншлаги вне зависимости от программы, Денис Мацуев к своим 35 годам успел победить на конкурсе Чайковского, триумфально сыграть на всех главных сценах мира, возглавить несколько музыкальных фестивалей и благотворительный фонд «Новые имена».

Пианист

Кумир российской публики, неизменно собирающий аншлаги вне зависимости от программы, Денис Мацуев к своим 35 годам успел победить на конкурсе Чайковского, триумфально сыграть на всех главных сценах мира, возглавить несколько музыкальных фестивалей и благотворительный фонд «Новые имена».

Вы артист, музыкант, большую часть времени переезжаете из страны в страну, по вашим наблюдениям, отношение к России в мире как-то меняется?
Я плотно гастролирую уже 18 лет. И если лет 15 назад, при паспортном контроле где-нибудь в Париже или в Лондоне, пограничники чуть ли не швыряли тебе в лицо документы, то сейчас отношение стало более лояльным. Последний всплеск антирусской истерии был во время войны с Грузией. Гергиева, который осетин по национальности и который давал свой знаменитый концерт в разрушенном Цхинвале, вся западная пресса очень резко критиковала. К сожалению, нашу страну часто все еще стараются представить именно в негативном свете. Рассказывают, прежде всего, о недостатках, которые, конечно же, у нас есть, но ведь есть и много хорошего. Меня такая предвзятость страшно нервирует, и хочется показать, что России есть чем гордиться. Прежде всего, своей великой культурой, искусством – это то, что все еще вызывает искренний восторг на Западе.

А вам никогда не было стыдно за своих соотечественников?
Я испытываю чувство неловкости, когда за рубежом встречаю пьяных русских, которые ведут себя вызывающе, ругаются и дебоширят.

Миллионеры тоже встречаются в столь непотребном виде?
Достаточно часто. У некоторых крыша съехала безвозвратно. Никак не возьмут в толк, что кичиться своими деньгами в цивилизованном обществе – это признак дурного тона. Но среди состоятельных граждан есть немало и очень приличных людей. Причем, это не миллиардеры, не олигархи, а именно «средние» миллионеры. Среди них много настоящих патриотов и меценатов.

Вам наверняка приходится с ними часто общаться?
Безусловно. У меня ведь четыре фестиваля, которые без спонсорской поддержки просто не потянуть.

Тяжело просить деньги?
Это ужасное состояние – ходить с протянутой рукой. Но, увы, без этого невозможно. Культура изначально убыточна, на ней очень трудно зарабатывать. Должны быть пожертвования от меценатов. Мне пока везет на партнеров, да и государство, слава Богу, помогает, но бывают и недостойные случаи. Не хочу называть эти корпорации, которые, обладая многомиллиардными бюджетами, жертвуют на фестиваль $20 тыс. (при этом билетов требуют на 50) и хотят, чтобы их прославляли на каждом шагу. К счастью, есть и настоящие друзья, пусть и не самые богатые, но им не надо ни рекламы, ни славы, ни показухи. Они просто помогают от чистого сердца.

Журнал Forbes пишет, что вы тоже не самый бедный музыкант...
Не верьте этому. Музыканту, занимающемуся классической музыкой, трудно тягаться с бизнесменами.

Почему у нас большинство богатых людей стесняются говорить о своих доходах?
Кто-то не совсем честно получил свои миллионы, кто-то не платит налоги – мне трудно за всех говорить. Я свои деньги зарабатываю, в буквальном смысле, собственными руками, все мои концерты на виду, мне нечего скрывать. Мой хлеб очень сложный, он с кровью и потом. На него положена вся жизнь. Мои 150 концертов в год – это очень серьезная цифра.

Зачем вам так много концертов?
Это позволяет держаться в хорошем тонусе. Конечно, переезды, перелеты утомляют, но сами концерты заряжают тебя. Я называю это «сценотерапией». Когда я говорю про 150 концертов, я ни в коем случае не жалуюсь. Наоборот, это счастье – на самом деле быть востребованным, играть с лучшими оркестрами мира.

Вы приехали в Москву в 91-м году. Страна трещала по швам, все, кто мог, уезжали за границу. Наверняка и вам делали заманчивые предложения. Почему вы тогда не уехали?
Безусловно, это был чудовищный период времени. Многие мои товарищи – талантливые музыканты, лучшие педагоги, профессура – ринулись на Запад. Вы знаете, я такой человек, я люблю свой дом. За границей я не могу находиться больше месяца. У меня была масса возможностей уехать учиться и в Лондон, и в Америку, и в Германию, Испанию. Но как-то у нас в семье принято к любым невзгодам относиться с оптимизмом. Мы верили, что все будет хорошо. Сейчас я тем более никуда не уеду. Да и куда уезжать, если я и так нахожусь дома 39 дней в году.

А где ваш дом, где ваша малая родина?
У меня есть квартира в Иркутске, которую я никогда не продам, потому что там все пропитано атмосферой счастья из моего детства. Даже запах остался тот же, я не делаю никаких ремонтов. По секрету скажу, что даже фестиваль «Звезды Байкала» я сделал во многом для того, чтобы хотя бы неделю в году побыть дома. У меня нет дачи, нет никакого жилья за границей. В Москве живу в небольшой трехкомнатной квартире.

А как вы отдыхаете?
Красиво.

Красиво – это как?
Это когда удается побыть одному (смеется). У меня был период, когда я любил ездить с друзьями на разные курорты, посещал ночные клубы, но сейчас хочется уединения, потому что, вы понимаете, каждый день я вижу огромное количество новых лиц, каждый день приходиться общаться с очень многими людьми, и от этого очень устаешь. На Байкале мы встречаемся с моими друзьями детства. Идем в баню на берегу озера, и там я забываю обо всем на свете, по-настоящему отдыхаю.

И сколько русский музыкант на Байкале после бани может выпить за столом водки?
Я не очень люблю водку. Люблю хорошее вино, могу выпить хорошего чешского или немецкого пива. А водка – не мое.

В свое время вас открыл Фонд «Новые имена», а сегодня вы его возглавляете и помогаете другим юным талантам. Легко ли сейчас открывать будущих гениев?
У нас профессиональная команда, которая старается не пропустить талантливого ребенка. У Иветты Николаевны Вороновой, бессменного президента Фонда, есть потрясающее качество – разглядеть в ребенке будущего мастера. Это не так легко, как кажется. Не всегда тот, кто ярче потом вырастает в глубокого и зрелого музыканта.

То есть победы на международных конкурсах – это не всегда показатель?
На знаменитом конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе все, кто получал первые премии последние 30 лет, просто растворялись, мы о них практически ничего не знаем. Они не сделали никакой карьеры.

А если на конкурсе не присуждают первую премию, это нормально или недостаточная селекция?
Если вы имеете в виду последний конкурс Чайковского, то это – отдельная история. Его международный авторитет сейчас далек, например, от уровня 58-го года, когда в разгар холодной войны Хрущев дал американцу первую премию. Сейчас нет железного занавеса, нет холодной войны, и, увы, сейчас в нашей стране мало талантливых пианистов. Это последствия 90-х. Все-таки в то смутное время отдать ребенка в музыкальную школу было многим семьям просто не по карману. Но это другая тема. Говоря же о конкурсах, хочу подчеркнуть, что у них есть и большой плюс. Конкурс – это, по сути, единственная возможность показать себя, поймать удачу, реализовать свой шанс. Других вариантов – просто нет. Есть прослушивание у дирижеров, у кого-то еще. Конечно, момент удачи имеет большое значение. Важно оказаться в нужном месте в нужное время. А так, в принципе молодому талантливому человеку, который закончил консерваторию, путь на мировую сцену заказан. Наш музыкальный мир – это замкнутый мафиозный круг, который сужается, и попасть в него архисложно.

Что вы имеете в виду под мафиозным кругом?
Раньше было два мафиозных направления. Была еврейская мафия и была голубая мафия. Эти кланы держали все в своих руках, если ты не в их стае, попасть в элиту было практически нереально.

Почти как в шоу-бизнесе…
Владимир Горовец – гениальный пианист, на вопрос: как стать известным музыкантом и сделать карьеру, – отвечал так: «Либо вы должны быть геем, либо евреем, а так как я и то, и другое – то я гений». Он был с чувством юмора человек. Но сейчас национальность и ориентация ушли на второй план. На первом месте – деньги. Шоу-бизнес окончательно вошел в наши структуры. И началось это все с трех теноров: Паваротти, Доминго, Каррерас, во время их знаменитого выступления на церемонии закрытия чемпионата мира в Италии в 90-м году. С того момента классическая музыка стала организовываться по законам попсы. Мы деградируем окончательно, если не будет каких-то попыток разрушить этот порочный круг. А это очень сложно, потому что там крутятся огромные деньги.

Которые решают все?
Почти все. Все-таки еще остается публика, а ее долго обманывать не получится.

Как вы ощущаете, в мире сейчас больше мажорных нот или минорных?
Мир, к сожалению, сейчас звучит в минорных тонах. Постоянный стресс, давление со всех сторон, деньги, шоу-бизнес, попса во всем, даже в отношениях между людьми – все это ужасно. Новые технологии тоже делают свое дело. Все идет к тому, что мы уходим в виртуальный мир. Концерты передаются on-line, в любви объясняются по sms, разговаривают по Skype, письма пишут по e-mail. А мне вот по душе живое общение. Я до сих пор пишу письма от руки, клею марки и отправляю их почтой, чтобы они долго шли.

Что плохого в том, что Интернет популяризирует классику?
Не спорю, есть и свои плюсы, но, с другой стороны, из-за доступности музыки в сети рекорд-индустрия практически умерла. Записывающие компании находятся на последнем издыхании. Классическая музыка, я думаю, уже умерла в рекорд-индустрии. Фактически, диски никто не покупает. А раньше эти диски кормили музыкантов. Сергей Васильевич Рахманинов продавал до 5 миллион пластинок в год. Это были огромные цифры, и он был настоящим миллионером, у него были свои острова, он, по тем временам, получал около $7 миллионов в год. В наше время это, считай, миллиарды. Сейчас такое невозможно. Сейчас можно продавать диски только на концертах. И то, многие покупают больше как сувенир, на котором музыкант может оставить свой автограф. Я, кстати, обожаю этот контакт с публикой, когда можно, расписавшись на диске, каждому заглянуть в глаза, пожать руку, перекинуться парой фраз.

Как вы относитесь к тем, кто ходит на классический концерт не ради высокого искусства, а потому, что это модно, этого требует статус?
На мой взгляд, люди приходят на концерт классической музыки по четырем причинам: первая – потому что они привыкли ходить на классическую музыку, вторая – приходят на знаменитость, третья – хотят послушать произведение, которое они любят, и четвертая – потому что это модно. К счастью, классическая музыка становится модной. Вы даже не представляете, на что я иду ради того, чтобы привлечь в зал новую публику. И есть результат! За последние шесть лет на мои концерты стала ходить публика, которая прежде никогда не слушала классическую музыку. Это и богатые люди, и люди, что называется, из самых глубин. Я стараюсь делать все возможное, чтобы отвоевать слушателя у той низкопробной попсы, которая вместе с агрессией, примитивным юмором заполонила все телевизионные каналы. Я даже участвую в концерте на День милиции или на День чекиста и не вижу в этом ничего зазорного. В таких сборниках в свое время участвовали и Рихтер, и Ростропович. Правда, окружали их Бернес, Шульженко, Утесов. Не буду говорить, кто меня там окружал, но после этих концертов меня стали узнавать таксисты, какая-то массовая аудитория приобщилась к высокому искусству, начала ходить в консерваторию, и это здорово. Я люблю всю свою публику и не разделяю ее на президентов и уборщиц. Я не делю ее на классы, сословия, достаток. То, что некоторые ходят на такие концерты для поддержания статуса, ради Бога. Это было во все времена, начиная с царских. Взять, к примеру, когда Ференц Лист приезжал в Петербург. Думаете, все, кто посещал его концерты, знали толк в музыке?

А играть на днях рождения олигархов вас приглашают?
Очень часто. Я, как правило, не соглашаюсь. Последний свой корпоративный концерт я сыграл в Таиланде с Плетневым на юбилее тайского короля. Я играл для Папы Римского, для ООН, ЮНЕСКО, НАТО, но играть для миллиардера Пупкина не буду. Если только он не станет поддерживать мои фестивали.

В мае у Вас с огромным успехом прошел сольный концерт в Большом зале консерватории...
Для меня это было прощание с этим залом. Там, как вы знаете, начинается ремонт. Что теперь будет с этим культовым местом – моя большая боль. Вы ведь знаете, что такое в нашей стране ремонт. Что бы ни строили, получается ДК. Надеюсь, катастрофических последствий не будет, но той ауры, той магии, той завораживающей атмосферы Большого зала уже не будет никогда.

То есть с тем Большим театром до ремонта тоже можно уже попрощаться навсегда?
К сожалению, да.

Все скрипачи мечтают сыграть на скрипках Страдивари, о каком инструменте мечтают пианисты?
В отличие от скрипки рояль, чем старше, тем хуже. Но бывают исключения. Мне посчастливилось несколько раз играть на рояле Рахманинова в его имении в Швейцарии. Там я записывал пластинку с его неизвестными произведениями. Мне доверили провести ночь с его инструментом. Рояль уникальный, он до сих пор поет, его басы – как будто там микрофон где-то. Таких стенвеев сейчас не делают. В декабре, когда я буду играть в Берлине с оркестром Берлинской филармонии концерт Рахманинова, мне обещали прислать этот инструмент. Впервые он покинет дом Рахманинова. Вообще, инструмент – это полностью живое существо. Он так же реагирует на погоду, на разных музыкантов, к нему нужно пристраиваться, с ним нужно разговаривать. Между нами бывают и истерики, и безумства, и страсть. Рояль – это голос пианиста.

Если какой-то известный музыкальный бренд предложит вам рекламный контракт?
Я не соглашаюсь на разные рекламные контракты, которые мне предлагают. Я считаю, что это несколько не этично и попахивает дурновкусием. Мне хватает тех денег, которые я зарабатываю на концертах. Я не гонюсь за какими-то супергонорарами и рекламными контрактами.

Назовите пять гениальных пианистов современности.
У нас нет рейтинга, как у теннисистов. Но если мы говорим о топ-уровне, то это, безусловно, Григорий Соколов, последний из магикан, гениальный наш пианист. Он дает всего один концерт в сезон в Петербургской филармонии. Михаил Плетнев, который сейчас не играет концерты, но мы все ждем, когда он вернется, потому что это гениальный пианист современности.
Марта Аргерих – уникальная аргентинская пианистка, которая доказала, что женщины могут быть гениальными пианистами. Хотя, конечно, это исключение из правил.
Маурицио Поллини – итальянский пианист.
Кристиан Цимерман – польский пианист.
Раду Лупу – румын.
Ефим Брофман – он родился в Ташкенте, но уже 30–40 лет живет в Америке. Если говорить о молодых, то здесь не так все ярко.

Вы член Совета культуры при президенте. Что это за Совет, что вы советуете или просите у президента?
Из музыкантов членами этого Совета являются Темирканов, Гергиев, Башмет, Плетнев, Федосеев. На наших заседаниях у каждого есть какое-то время высказать президенту свои пожелания и вещи, которые тебя беспокоят, связанные с культурой в нашей стране. Мы доносим до президента свои позиции и поднимаем проблемы, которые в его силах решить.

И что, есть реальный толк?
Есть. К примеру, мы решили вопросы с грантами для музыкальных школ. Если бы не президентские гранты, то у нас бы не сохранились наши оркестры. Повысили зарплаты в центральной школе при консерватории – лучшей школе мира, где педагогам платили около 3 тысяч рублей в месяц. Мы говорим президенту о том, как важно сохранить преемственность поколений, сохранить традиции русской исполнительской и педагогической школы. Ведь до сих пор лучшие продолжают уезжать, и не только в Европу или Америку, но и в Китай, где учат китайских пианистов, которых уже 60 миллионов.

Когда-нибудь наступят времена, когда государство перестанет быть в вечном долгу перед нашей культурой?
Нигде в мире государство не финансирует полностью культуру. Все держится на меценатах. Недавно играл с оркестром Цинциннати – это один из лучших американских оркестров. Так вот, он был на грани банкротства. Помогла внучка основателя компании Procter & Gamble, которой сейчас 93 года, и ее на каталочке возят на концерты. Она выделила грант в $95 миллионов. И оркестр выжил. Если вы глянете на буклет любого американского оркестра, вы сможете узнать, кто, когда, сколько пожертвовал оркестру, от $100 до миллионов. На таких пожертвованиях и держится культура во многих развитых странах.

Денис, нас ведь в советское время учили быть добрыми, гуманными, учили коллективизму, патриотизму, помогать ближнему, и у нас действительно был прекрасный отзывчивый народ. Куда все это улетучилось?
Я сам много раз думал об этом. Смотришь старую советскую хронику – лица, глаза людей – какие-то добрые, интеллигентные. Я далек от того, что все плохо, но, очевидно, что добра в мире становится все меньше. Богатые стараются стать еще богаче. Куда, зачем? В могилу что ли все это унесут. Очень много разговоров «давайте станем добрее» и очень мало добрых дел.

Вам никогда не хотелось все бросить и уехать пожить в одиночестве?
Я даже как-то осуществил это желание, отменил концерты, надеялся – пару недель отдохну от всех и всего. Но уже через три дня вернулся обратно. Не выдержал.

Позвольте в заключение еще несколько блиц-вопросов. Три пластинки, которые вы бы взяли с собой на необитаемый остров?
Рахманинова, джазовые импровизации Оскара Питерсона и Марию Каллас.
Какую еще профессию вы бы хотели освоить?
Я преклоняюсь перед художниками, перед пилотами самолетов и перед врачами. Но я никогда не буду водить самолеты, на врача уже поздно учиться, а для художеств у меня нет таланта.

Какую футбольную команду вы бы хотели купить?
Я болельщик московского «Спартака» с 84 года. Футбол обожаю. Но у меня нет никакого желания становиться собственником футбольного клуба.

Может ли человек, ругающийся матом, считаться интеллигентом?
О да! Я столько в жизни общался с нашими великими музыкантами, актерами – лучшими представителями интеллигенции, и, поверьте, многие матерились как сапожники.